Предустановочная паника

Послезавтра буду устанавливать брекеты на ВЧ. Страшно, что уже сейчас руки холодеют, но деваться некуда, никто мне не вернёт обратно мои выдернутые зубы). Аллилуйя, что меня мои родные поддерживают, подбадривают, а не отговаривают как некоторые друзья-товарищи, типа "да нафига тебе это нужно, в твоём так сказать... уже не юном возрасте, сиди и не рыпайся!". Я долго морально к этому шла, много перебирала "за" и "против", но после очередного посещения очередного орта, на следующий день пошла и выдрала зубы, чтобы опять не терять время на дурацкие рассуждения, надо оно мне это или нет. Зубы - это всегда больная тема для меня, ещё со школьного возраста. И вот оно... начало пути) Сказали носить года 1.5-2. Мне кажется это целая-целая вечность. И чё-то тааак страшно... Начиталась я про эту после-установочную боль... не знаю как выдержу. Нет-нет, я себя нисколечко не жалею, все через это проходят, но от этого не легче. А то, что есть по-нормальному нельзя будет?! Я такой любитель вечного перекуса и чаи погонять на работе с чем-нибудь сладеньким. А мои горячо любимые чипсы? Знаю, что дней пять точно зубы болеть будут, а потом как есть? Всё ли можно? Мой орт что-то не особо сговорчивый человек, ничего толком пока не рассказал. Сегодня поставил какие-то синие резинки, вычитала, что от них зубы должны болеть, а у меня тишина, только есть боюсь по-нормальному) Торчит кончик этой самой резинки, я и играю языком с ним весь день, туда-сюда... главное, чтобы не вылетела, кстати, а то доиграюсь)

Эх... Было бы как в какой-нибудь фантастике. Пришёл к врачу, а он тебе укольчик бац... проснулся, и ты с идеальной улыбкой)

@темы: брекеты

---

Глава из книги Парта Боуза "Стратегическое искусство Александра Македонского"

www.management.com.ua/strategy/str124.html?prin...

В ту ночь на Средиземном море бушевала буря. Ураганный ветер сметал все на своем пути. Когда он повернул на север, в сторону материковой Греции и Македонии, вспенилось и соседнее Эгейское море. В царском дворце македонской столицы Пеллы, под вой ветра, громовые раскаты и вспышки молний, в первые часы 26 июля 356 года до н. э. царица Олимпиада родила мальчика. Он получил имя Александр. Впо следствии ему предстояло зваться Александром Великим.
На заре, когда буря утихла, муж Олимпиады царь Филипп II приготовился к штурму греческого города Потидеи, расположенного на побережье Эгейского моря. Всю ночь Филипп и македонское войско стойко переносили натиск бури. Ветер валил деревья, переворачивал лодки, засыпал прибрежные дома песком. Но македоняне не утратили присутствия духа. Насквозь промокшие под проливным дождем, они провели атаку и взяли город буквально в считанные минуты. Ни один греческий солдат, будучи в здравом уме, не стал сопротивляться столь яростному натиску противника.

В тот же день, утром которого Филипп взял Потидею, его первый военачальник Парменион к северу от Македонии победил объединенные силы пеонийцев и иллирийцев — двух воинственных народов, живших на территории современных Сербии и Албании. И в тот же день — словно первых совпадений было недостаточно — в южной части Греции, в небольшом городе Олимпия, кони Филиппа выиграли забег на колесницах — первое и самое популярное состязание Всегреческих игр (предшественниц нынешних Олимпийских). Эта победа была столь же знаменательна, как и триумф чернокожего бегуна Джесси Оуэнса в присутствии Адольфа Гитлера на Олимпийских играх 1936 года в Берлине. Греки долгое время третировали македонян как негреков (в играх могли участвовать только греки), а Македонию воспринимали лишь как поставщика корабельной древесины. Допустив Филиппа к участию в играх, греки признали македонян равными себе. Впрочем, у них и не было особого выбора — Македония при Филиппе приобрела такую силу, что была способна бросить вызов самой Персии.

Рождение царя

В македонском государстве, расположенном на севере Греции, столь знаменательные дни выдавались редко. Конечно, военные победы радовали, победа на играх — тоже, но главная причина радости, охватившей всю Македонию, заключалась в другом: рождение Александра предвещало прочную будущность македонскому трону. Хотя Филиппу исполнилось только 27 лет, иметь наследника в стране, где почти все правители погибали внезапной и насильственной смертью, было крайне важно.

В предшествующие десятилетия история не баловала македонян. Три царя сменили друг друга за десять лет. Сначала был убит отец Филиппа, царь Аминта, затем — первый по старшинству брат Филиппа, а второй старший брат погиб в битве. Рождение Александра подарило жителям Македонии надежду на стабильность, и праздничное настроение выражало их решимость преодолеть неблагоприятный ход событий.

Жители Пеллы с нетерпением ожидали прибытия царя и победоносной армии. Обсаженные деревьями главные улицы города шли с севера на юг, связывая царский дворец с агорой — центральной площадью, где собралась ликующая толпа. Улицы поменьше пересекали их с востока на запад, деля город на кварталы. Все дома были украшены в преддверии торжественной церемонии. На агору вывезли изображения двенадцати Олимпийских богов, которых почитали македоняне и все греки. По периметру агоры располагались алтари, украшенные позолоченными чашами, из которых служители разливали яблочный сидр и крепкое вино.

Вечером Филипп вступил в Пеллу во главе армии. Когда он ехал по главной улице верхом на коне, держа в одной руке бронзовый шлем с султаном из конского волоса, а в другой — поводья, подданные встречали его восторженными криками. Лучи заходящего солнца золотили зеленую траву прогулочных аллей, деливших улицу посередине, и она мерцала, подобно роскошному ковру из Обюссона*.

Рождение ребенка царского рода всегда отмечалось по особому ритуалу. Войдя во дворец, возвышавшийся на зеленом холме, Филипп тут же надел пышное царское облачение и, взяв сына на руки, в сопровождении жены твердым шагом вышел на освещенную факелами дворцовую террасу, чтобы показать Александра народу. Покрытое облаками небо сливалось позади дворца со спокойными водами Фермейского залива.

Торжественным жестом, уподобляясь героям «Илиады», Филипп поднял сына к небу, обратил в сторону горы Олимп и вознес благодарственную молитву Зевсу и другим богам. Подобно Гектору, просившему у Зевса сделать его сына самым прославленным среди троянцев, самым мужественным и сильным правителем Трои, Филипп тоже просил для Александра славы, могущества и власти над всей Грецией. И, подобно Гектору, он просил, чтобы люди могли сказать, что его сын «и отца превосходит»**.

Македоняне верили, что их цари — прямые потомки богов, обитающих на вершине Олимпа, которая в ясные дни была видна из Пеллы. Царский род Теменидов происходил не из Македонии; он появился там в 650 году до н. э., когда Пердикка I прибыл из города Аргос в Южной Греции и основал династию Аргеадов. Темениды якобы происходили от сына Зевса Геракла (или Геркулеса, как называли его римляне). Поскольку династия была иностранной, она стояла в стороне от местных племенных междоусобиц и занимала возвышенное положение благодаря божественному происхождению. Македоняне почитали своих царей, в том числе и за государственные способности, но кровная связь с богами ценилась выше. Большинство македонян смотрели на своих царей как на живых богов.

Македонские монархи активно поддерживали мифы о своем божественном происхождении. Каждое знамение они толковали как подтверждение особого статуса династии, а придворные мифографы были только рады исполнить пожелания повелителей. Поэтому в тот вечер Филипп, стоявший на высокой террасе среди ионических и дорических колонн, без колебаний сообщил о гибели в предыдущую ночь храма Артемиды, греческой богини — покровительницы деторождения. Храм располагался на скалистой вершине в городе Эфес (в западной части современной Турции) и был поражен молнией во время яростной средиземноморской бури. Огромный деревянный храм, который считался одним из чудес древнего мира, охватило пламя, и он быстро сгорел.

Храмовые жрецы бросились в город и объявили, что пожар храма знаменовал рождение выдающегося человека, призванного сокрушить великую Персидскую империю, — злейшего врага Греции. И вот теперь, подняв сына над головой, Филипп торжественно провозгласил, что держит в руках именно этого человека. Толпа разразилась восторженными криками. Впоследствии даже известный историк Плутарх внес свою лепту в легенду Филиппа и написал: «Нет ничего удивительного, что храм Артемиды сгорел: ведь богиня была в это время занята, помогая Александру появиться на свет».

Как только Александру исполнилось 13 лет, Филипп решил, что его сыну нужен наставник более высокого уровня, чем его придворные риторы, грамматики, поэты и гимнасты. Филипп сам имел возможность оценить преимущества обучения у признанных наставников, когда поневоле оказался в Фивах. Поэтому он хотел найти для Александра такого человека, который не только дал бы ему хорошее образование, но научил решать проблемы, неизбежные для будущего царя. Он хотел, чтобы Александр не просто усвоил готовые ответы на известные вопросы, а умел творчески подойти к любой новой и неизвестной ситуации. Кроме того, Александру было необходимо осознать пределы своих физических возможностей и умственных способностей. Александр нуждался в наставнике, способном послужить для царевича, по выражению греческого драматурга Софокла, «кормилом и уздой». Наконец, наставник должен был многократно превосходить ученика сообразительностью, то есть гораздо быстрее распознавать не два аспекта вопроса, а, скажем, шесть.

На эту роль Филипп выбрал Аристотеля, в то время еще не очень известного. Аристотель был македонского рода и родился в городе Стагире. Семью Аристотеля хорошо знали при дворе: его отец был личным врачом Аминты, отца Филиппа. Аристотель учился в Платоновской Академии в Афинах и за двадцать с лишним лет приобрел в городе авторитет, а потом некоторое время жил уединенной жизнью на острове Лесбос. Он охотно принял предложение Филиппа.

Аристотеля встретила культурная и образованная страна. Специально для него рядом со столичной Пеллой, в холмистой местности близ городка Миезы, была построена великолепная школа. Оттуда открывался потрясающий вид на Фермейский залив, где покачивались мачты трирем, а с другой стороны были видны зеленые горы. Миеза являла собой картину безмятежного покоя: мощеные дорожки и тенистые аллеи, на которых группы учеников обсуждали персидскую поэзию и греческую драматургию. Чтобы удовлетворить интерес Аристотеля к биологии и ботанике, специально завели ботанический и зоологический сады.

Филипп уже создал сословие гетайров, из которого выходили средние и старшие командиры. Теперь он рассчитывал, что питомцы Миезы станут основой будущих поколений гетайров. Филипп советовал знатным македонянам отдавать сыновей сходного с Александром возраста на обучение в Миезу. Школа была задумана как центр военного, общекультурного и философского образования. Главная ее задача состояла в подготовке профессиональной военно-политической элиты для управления Македонией и ее владениями.

Будущих лидеров Македонии учили решать сложные непредвиденные проблемы, подходы к которым не исчерпывались знаниями в какой-либо узкой и хорошо известной области. Их учили мыслить самостоятельно, делать трудный выбор, выявлять общее в разнородных вопросах, выявлять факты, способные подтвердить или опровергнуть гипотезы, полагаться на свои и чужие познания, вырабатывать коллективные планы и намечать будущее своей страны.

Чтобы воспитанники школы обладали подлинно широким кругозором, Филипп приглашал в Миезу поэтов, художников и ученых из Египта, а также изгнанников из Персии. О деятельности Аристотеля в школе известно очень мало, но мы можем предположить, что он разработал учебную программу, которая не только позволяла в совершенстве овладеть избранным предметом, но и давала хорошее представление о сопредельных областях знания. Поэтому Александр и другие ученики умели комплексно подходить к разнообразным вопросам военного дела, управления, публичной политики и правосудия — иначе говоря, ко всему, что обязательно должны были знать будущие македонские лидеры. Александр, вне сомнения, изучал под руководством Аристотеля многие дисциплины, поскольку во время своих походов постоянно проявлял живую любознательность и осведомленность в самых разных областях знаний. Кроме того, из всех афинских «учителей мудрости» именно Аристотель обладал наибольшей широтой интересов — и не просто интересов, а глубоких познаний. Насколько нам известно, он написал свыше 150 книг по столь различным предметам, как метеорология, метафизика, физика и политика. У Архилоха, греческого поэта VII века до н. э., есть такая строка: «Лиса сведуща во многом, а еж — в одном, но большом». Аристотель имел репутацию «лисы» и действительно был одним из величайших эрудитов, ибо разбирался во множестве вопросов — от политики до толкования снов. А его учитель Платон со своей всеобъемлющей идеей владычества царей-философов, несомненно, походил на «ежа».

Тренировка мышления

В Миезе Александр овладел навыками отбора фактов и выявления закономерностей; он научился принимать во внимание многообразие источников, ситуаций и действующих лиц. Одной из самых сильных сторон Александра как полководца было умение собирать сведения о нужном районе у разных узких специалистов — например, по метеорологии, сельскому хозяйству, ботанике, зоологии, строительству, гидрологии, истории и даже риторике, — создавать на их основе полную картину и принимать обоснованное решение: когда лучше всего вступать в данный район, сколько нужно войск, как можно использовать занятую местность для развития наступления.

Но Александр никогда не относился со слепым доверием к выводам, полученным чисто абстрактным путем. Он прекрасно понимал, что даже самый изощренный анализ не заменит непосредственного знания, которым обладают люди, хорошо знакомые с данной местностью или конкретной проблемой. Он мог отказаться от совета своих экспертов по поводу наилучшего маршрута через горы и довериться опыту местного пастуха, знающего каждую горную тропинку и каждый закоулок.

Помимо умения взвешивать самые разные факты Аристотель, несомненно, стремился привить Александру и другим ученикам привычку трезво оценивать собственные возможности: они должны были понимать, что ни для какой проблемы не существует идеального решения. Аристотель внушал им, что мир, в котором им предстоит быть правителями, наместниками, военачальниками, — это замысловатое переплетение многообразных человеческих интересов, настроений, планов, стремлений и пристрастий. Поскольку любая проблема рождается из сложного сочетания противоречивых факторов, практически невозможно найти решение, устраивающее всех. Аристотель учил искать вариант, максимально близкий к желаемому. Как выразился Чарлз Кингсфилд (персонаж фильма «Бумажная охота», которого сыграл Джон Хаусмен) во вступительной лекции для первокурсников Гарвардской юридической школы, «иногда вам может показаться, что вы нашли идеально правильный ответ. Уверяю вас, это стопроцентное заблуждение. Вы никогда не найдете абсолютно четкого, исчерпывающего и окончательного ответа».

Ученики Аристотеля довольно быстро поняли, как трудно найти даже приблизительно приемлемое решение насущной проблемы. Им предстояло действовать в мире человеческих интересов и политики, где подход к проблеме определяется не только объективной сложностью, присущей всякой проблеме, но и предшествующими прецедентами, а также моральными и этическими нормами, которыми люди — индивидуально или коллективно — руководствуются, принимая решение. В подобных ситуациях почти невозможно избежать компромисса. Не следовало забывать и о возможных ошибках мышления, которые подробно разбирал Аристотель. Поэтому его воспитанники учились постоянно проверять и перепроверять свои выводы — дабы убедиться, что они соответствуют их личным и коллективным моральным установкам. Постоянные упражнения вырабатывали находчивость. Военачальник и правитель должны уметь мгновенно реагировать в сложной ситуации. Накапливая опыт анализа разнородных проблем, питомцы Аристотеля развивали в себе способность учитывать многочисленные факторы и быстро принимать такие решения, о которых потом не нужно было бы сожалеть.

Мы вполне можем предположить, что примеры проблемных ситуаций Аристотель в изобилии черпал из практики политических и военных отношений между Македонией и ее соседями. Когда школа в Миезе уже работала, Совет Амфиктионии — высший представительный орган, объединявший все греческие города-государства, — обратился к Филиппу с просьбой вмешаться и положить конец тому, что греки назвали «священными войнами». На сей раз фокейцы, воинственный народ из Центральной Греции, заняли храм Аполлона в Дельфах — самую почитаемую греческую святыню, — а также стратегически важное Фермопильское ущелье. Трудно было придумать более оскорбительную для остальных греков акцию, чем захват одного их этих мест, не говоря уже о двух сразу.

Дельфийское святилище считалось сердцем Греции. Каждый полис определял свое географическое положение по отношению к Дельфам. Все греки, от мала до велика, считали священным и Фермопильское ущелье — для общегреческого самосознания огромное значение имели события 480 года до н. э., когда триста отважных спартанцев совершили свой подвиг. Сомкнув щиты и выставив копья, они под началом славного царя Леонида смогли на некоторое время задержать 100-тысячную персидскую армию; тем самым остальные греческие войска получили возможность отступить из ущелья и приготовиться к сражению на равнине. Хотя греческие полисы (всего их было около тридцати) почти постоянно враждовали друг с другом, новости о захвате Фермопил оказалось достаточно, чтобы они с удивительной быстротой забыли о распрях и объединились.

Филипп выступил со своей армией, и фокейцы сочли за лучшее капитулировать. Деяния фокейцев вызывали не больше симпатии, чем, скажем, каннибализм тонтон-макутов в современной Республике Гаити. Однако Филипп, несмотря на активный нажим Совета Амфиктионии, не продал фокейцев в рабство и не стал разрушать их укрепления. Дело не в том, что он считал подобные меры морально предосудительными: в других случаях он без колебаний их применял. Почему же Филипп не наказал фокейцев так, как того требовали многие греки? В чем суть компромисса, который предпочел Филипп, пощадив фокейцев? Как это позволило ему установить более полный контроль над членами Совета Амфиктионии и какую цель он преследовал? Каков смысл данной ситуации? Примерно такие вопросы должен был предложить юным умам Аристотель, который через несколько лет, покинув Миезу, разработал первый в истории курс логики.

Одна из главных задач школы состояла в том, чтобы научить воспитанников коллективной работе. Сорокадвухлетний Аристотель наверняка всеми способами убеждал и поощрял юношей решать проблемы сообща. Из истории походов Александра мы узнаем, как он и его соратники анализировали предложения друг друга, оценивали их моральную приемлемость, сопоставляли различные подходы к решению проблемы и вырабатывали совместное решение, то есть становились настоящими коллегами, которые могли положиться друг на друга. Взаимопонимание — это доверие и уважение, то есть основа профессионализма. В битвах оно сослужит неоценимую пользу. Привычка к совместной работе и понимание друг друга с полуслова позволяли принимать мгновенные решения в полной уверенности, что они будут исполнены точно, — в этом мы будем убеждаться раз за разом. Приближенные Александра настолько понимали друг друга, что могли — в буквальном и в переносном смысле — закончить чужую мысль.

Методика преподавания юриспруденции и бизнеса в Гарварде

У нас очень мало достоверных сведений о том, чему Аристотель на самом деле учил Александра. Но мы имеем все основания предполагать, что именно в Миезе Аристотель окончательно сформулировал свои воззрения по целому ряду вопросов и выработал подходы, которые оказали и до сих пор оказывают влияние на нашу практику во многих отношениях. Педагогические методы Аристотеля значимы потому, что они почти в том же виде применяются ныне для подготовки профессионалов в таких областях, как медицина, бизнес, юриспруденция, педагогика, военное дело, и некоторых других дисциплинах.

Сократ был первым афинским наставником, который применил для обучения диалогический метод. Однако методика Сократа не отличалась четкостью и строгостью: он мог начать диалог на любую тему с любым человеком в любом месте, особенно в гимназии. Аристотель в числе первых использовал метод Сократа, но приспособил его к содержанию каждой конкретной дисциплины и использовал строгим формальным образом. Он поставил процесс обучения в зависимость от обсуждаемого предмета и усовершенствовал сами приемы обсуждения, предложенные Сократом. Аристотель обычно проводил занятия в форме прогулки, ведя с учениками насыщенный диалог (его последователей, которые тоже учили во время прогулок, стали называть перипатетиками***, а сам метод — перипатетическим стилем обучения).

В 1870 году произошла революция в преподавании юриспруденции: Кристофер Коламбус Лэнгделл, основываясь на разработках Аристотеля, ввел «эленктическую», или диалогическую, методику в Гарвард ской юридической школе. Занятия строились на материале реальных судебных дел, наиболее подходящих для усвоения теоретической и практической сторон предмета. Докладчиком по делу выступал специально выбранный студент: он излагал факты, проводил предварительный анализ и предлагал решение, то есть, как говорил Чарлз Кингсфилд своим студентам, заряжал аудиторию сообразительностью.

Затем преподаватель начинал диалог с другими студентами, и каждый за отведенное время должен был аргументированно принять или опровергнуть предложенную версию. Студенты, которые до занятия не были знакомы с данным судебным делом, усваивали его по этапам: изложение проблемы, знакомство с фактами, позволяющими сделать тот или иной вывод, обоснование первичной позиции, опровержение этой позиции и обоснование противоположной, обоснование и опровержение других возможных вариантов. В ходе этого процесса преподаватель постепенно разъяснял, какой именно урок студенты должны извлечь из данного дела.

В 1924 году примеру юристов последовала Гарвардская школа бизнеса. Там тоже ввели практику диалогического анализа конкретных ситуаций, чтобы помочь студентам усвоить таинственный «менталитет главного управляющего». Ныне эту методику используют высшие учебные заведения всего мира: так готовят не только будущих юристов и управляющих, но и врачей, журналистов, педагогов и даже священников — их учат не только проводить богослужение, но и решать проблемы, с которыми они могут столкнуться в своих приходах.

Преподаватель, обходящий расположенные амфитеатром ряды учебной аудитории факультета бизнеса, задающий вопросы, внимательно выслушивающий ответы, вступающий в беседу, — ныне это обычная картина, наглядно иллюстрирующая процесс извлечения мудрости из знания, а знания — из информации (приносим извинения Т. С. Элиоту). Но в начале 1900-х годов, когда ректор Гарвардского университета Чарлз У. Элиот предложил создать специальный факультет для подготовки управляющего персонала железных дорог, банков и фабрик, во множестве возникавших на американских просторах, его идея встретила немало возражений.

Многие профессора Гарвардского университета, и в первую очередь специалист по управлению Э. Лоуренс Лоуэлл (впоследствии он сменил Элиота на посту ректора), придерживались иного мнения. «Бизнес как таковой — слишком широкая вещь, — писал Лоуэлл, — и подготовить профессионального бизнесмена практически невозможно». Однако мнение Элиота возобладало, и в 1908 году Гарвардская школа бизнеса распахнула свои двери. Вместе с тем дискуссии по поводу академической программы и набора изучаемых дисциплин продолжались.

И лишь после того как в 1921 году деканом школы стал Уоллес Б. До нэм, метод анализа конкретных ситуаций привлек серьезное внимание. Донэм, выпускник юридического факультета Гарварда, уже был с ним знаком и задумал добиться таких же результатов в преподавании бизнеса. Компании, нанимавшие выпускников школы бизнеса, были довольны тем, что новые сотрудники хорошо разбирались в практике повседневного управления бизнесом, а не просто усвоили абстрактные книжные знания. Преподаватели, со своей стороны, бесстрашно углубились в новый предмет, не имевший тогда ни теории, ни учебников, ни общепринятых рекомендаций, и испытывали неподдельную гордость, поскольку им выпало участвовать в разработке новой области знания. Вместо традиционных методов, основанных на количественных моделях и дедукции, преподаватели проводили теперь «клиниче ские наблюдения» в реальном мире, который в изобилии предоставлял примеры, помогающие лучше понять специфику принятия управленческих решений.

Воспитание личности

Аристотель по духу был оптимистом: он утверждал, что добродетельные поступки непременно вознаграждаются в жизни. В своем сочинении «Никомахова этика» Аристотель уделяет большое внимание тому, как правильно вести себя в ситуациях, где моральный выбор непосредственно не очевиден. Взаимная поддержка и уважение — важные добродетели, которые можно развить в ходе совместной работы. Но есть ли способ научить каждого гетайра делать правильный моральный выбор всякий раз и в каждом случае? Чтобы оценить остроту проблемы, достаточно вспомнить, сколько инсайдерских сделок, сексуальных домогательств и махинаций с отчетностью совершают бывшие обитатели опрятных, выстроенных в псевдогеоргианском стиле студенческих кампусов при лучших в стране школах права и бизнеса.

В своих трудах по этике Аристотель формулировал каждую проблему таким образом, чтобы ее моральная сторона была совершенно ясна Александру и гетайрам. Весьма показательно, что Аристотель не искал и не навязывал моральных абсолютов. Он считал их практически недостижимыми: никакое решение в реальной жизни не может обладать строгостью и безупречностью математического вывода. Следование моральным добродетелям Аристотель ставил в зависимость от ситуации, в которой они проявлялись: невозможно, полагал он, требовать одного и того же уровня добродетели в разных случаях. Аристотель предлагал искать «золотую середину», равноудаленную от крайностей. Например, поведение храброго человека — это нечто среднее между страхом или трусостью и безрассудной самоуверенностью, а поведение победителя — среднее между всепрощением и жестокостью.

Обучая воспитанников находить середину, Аристотель побуждал их разбирать, как они повели бы себя в непохожих ситуациях (этот метод он использовал еще в Афинах, когда преподавал в Академии Платона), и постепенно формировал у молодых людей умение правильно использовать добродетели — в разных случаях разные. Таким образом они учились корректировать решения, которые им предстояло принимать как правителям, командирам и лидерам, — чтобы у всех получался один и тот же результат. Ошибка, подчеркивал Аристотель, может возникать многими путями, а для правильного решения всегда только один путь, особенно если речь идет о нравственных добродетелях. Чтобы научиться избегать ошибок, нужно усиленно упражняться. Аристотель неустан но напоминал об этом и, подобно заботливому тренеру, который наставляет молодых игроков, проводил упражнение за упражнением. Именно так в современных школах бизнеса анализ конкретной ситуации побуждает студентов вновь и вновь обосновывать свою позицию.

Аристотель высоко ценил практику. «Нравственная добродетель рождается привычкой», — писал он. Подобно тому, как зодчий совершенствует свое искусство, строя дома, а кифарист — играя на кифаре, «так, совершая правые поступки, мы делаемся правосудными, поступая благоразумно — благоразумными, мужественно — мужественными». И упражняться нужно постоянно. Мы увидим, что умение Александра принимать решения непрерывно совершенствовалось: чем больше решений он принимал, тем удачнее они становились.

Аристотель знал, что его уроки будут тем эффективнее, чем лучше молодые люди научатся применять на практике опыт решения сложных задач, которые он перед ними ставил. Примерно такую же цель преследуют первый год обучения на факультетах права и бизнеса, медицинская ординатура, год новобранца в бейсбольной команде, курс обязательной подготовки в американской армии или учебный лагерь в военно-морском флоте: это тренировочные занятия, необходимые для перехода на следующий уровень. Подобная практика полностью согласуется с тем, что писал в V веке до н. э. китайский философ Лао-цзы: «Если ты будешь говорить, я услышу. Если будешь показывать, я увижу. А если передашь мне опыт, я научусь».

Со свойственной ему мудростью Аристотель формулировал каждый вопрос так, чтобы ученики обращали внимание на моральные последствия принимаемых решений. К сожалению, будущих юристов и управляющих на практических занятиях нередко учат принимать решение во что бы то ни стало (не давая возможности воздержаться от него); тем самым моральное измерение проблем игнорируется, а из учебных заведений выходят профессионалы, равнодушные к моральной стороне дела. Второй недостаток методики — оборотная сторона ее достоинств: студентов учат мыслить масштабно и проблемно, на уровне старших управляющих; поэтому они бывают плохо подготовлены к работе на более низких должностях.

Чтобы воспитанники Миезы не отрывались от реальной жизни, Филипп время от времени брал их небольшими группами в походы: наблюдая реальные битвы, будущие гетайры получали наглядное представление о том, как теоретические познания применяются на деле. Потом им поручали мелкие самостоятельные задания, позволяющие проверить свои силы, — даже во время обучения в Миезе. В мирное время их приглашали наблюдать, как принимаются государственные решения, и предлагали высказываться по существу дела. Македонских полководцев окружал ореол таинственной непобедимости, заслуженный в многочисленных сражениях. Возможность увидеть их в деле позволяла понять настоящие причины этой непобедимости. Кроме того, она позволяла понять, как македонские полководцы продумывали последствия своих решений и готовили контрмеры на случай противодействия.

И больше всего в походах уже взрослых гетайров из Миезы поражает как раз необычайное их умение точно предвидеть последствия своих действий. Они планировали операцию на три-четыре хода вперед и всегда могли точно предсказать, к чему она приведет. В известном фильме «Кандидат» персонаж Роберта Редфорда, победивший на выборах в сенат, спрашивает себя: «И что дальше?». Гетайры, которые заблаговременно прорабатывали системные сценарии будущих операций, могли без малейшего затруднения ответить на такой вопрос.

«Гетайры» Второй мировой войны

Педагогическая революция в Гарварде очень скоро сказалась на обучении офицерского состава американской армии. В конце 1920-х годов Джордж К. Маршалл стал начальником пехотного училища в Форт-Беннинге, Джорджия, и ввел новшества, впоследствии названные «революцией Форт-Беннинга» в военной подготовке. Маршалл решил свести к минимуму традиционное обучение с помощью книг и лекций, а вместо этого тренировать офицеров, моделируя реальные боевые ситуации, где от выбранного решения зависит жизнь. По словам историка Барбары Тачмен, он сделал упор на «тактику — сердце военного искусства, ключевую дисциплину, которая заставляет человека мыслить само­стоятельно». Маршалл, основательно изучивший походы Алек санд ра, революционизировал военную подготовку и придал ей направление, близко напоминавшее занятия гетайров в Миезе.

Когда Маршалл служил в Китае в 15-м пехотном полку, рассказывает Тачмен, однажды на учениях он с неудовольствием обнаружил, что подчиненный ему офицер не может составить приказ о фланговом маневре против неприятеля, поскольку плохо представляет местность, где проводятся учения. Но еще больше, по словам Тачмен, Маршалл расстроился, узнав, что этот офицер с отличием закончил училище в Форт-Беннинге. Поэтому он решил незамедлительно наладить работу училища.

Маршалл, глубокий знаток истории Гражданской войны в США, был убежден, что именно шаблонное планирование операций помешало северянам под командованием таких прекрасных генералов, как Улисс Симпсон Грант, Уильям Текумсе Шерман и Дон Карлос Бьюэлл, использовать свою победу (или, по меньшей мере, ничью) в сражении с южанами при Шайло (Питсбургский рейд) и решительно взять верх сразу после этого. В частности, генерал Генри Уэйджер Халлек, который принял командование у Гранта после Шайло, совершил бесцельный марш на Коринф, уклоняясь от столкновений с южанами. Хотя генералы северян имели гораздо больше войск и мощную военную промышленность, в сражениях с войсками южан, состоявшими в основном из ополченцев, они могли добиваться лишь пирровых или не слишком убедительных побед.

Частично причина состояла в нежелании этих генералов действовать прежде, чем будет собрано абсолютно все — снаряжение, люди, сведения. В значительной мере такая позиция объяснялась стремлением вести войну по учебникам. Эти люди хорошо знали теорию, но «их проблема заключалась в том, что Гражданская война требовала таких умений, которых не получить из книг». В руководствах по стратегии издавна утверждалось, например, что военную кампанию можно выиграть без сражения, — утверждение вполне справедливое, если иметь в виду тактику союзов и дипломатических уловок, применявшуюся еще Филиппом. Однако великие генералы северян были убеждены, что победить врага можно одной демонстрацией силы. К сожалению, они воевали не просто с армией южан. Они имели дело со всем населением южных штатов — а его, как писал историк Брюс Кэттон, можно было победить, лишь одержав такую победу, после которой оно больше не смогло бы сражаться.

Даже в тех случаях, когда генералы северян добивались успехов, им, как правило, не удавалось достигать впечатляющих результатов Александра: развить успех и больше не позволить неприятелю организовать сопротивление. В частности, после сражения при Шайло Халлек имел 125 тысяч солдат — в два с лишним раза больше, чем осталось у генерала южан Пьера-Гюстава Тутана Борегара (он принял командование, когда Альберт Сидней Джонстон погиб при Шайло). Но Халлек действовал по учебникам и не стал преследовать неприятеля, чтобы «добить» его окончательно. Вместо этого «он начал занимать территорию, дробил свои силы на мелкие подразделения и неспешно готовился извлечь выгоду из создавшегося положения; он видел перед собой карту и абстрактно-правильные стратегические задачи, но не противника, готового поднять своих врагов на штыки».

Шаблонные действия, по мнению целого ряда историков, лишь затянули Гражданскую войну еще на два года и подорвали веру — и волю к победе, как заявляли многие в Вашингтоне, — у некоторых вооб ще-тоспособных генералов северян. Война закончилась лишь тогда, когда командование вновь перешло к таким генералам, как Улисс С. Грант, — готовым воевать отважно и решительно.

Когда Маршалл прибыл в Форт-Беннинг, список преподавателей напоминал справочник «Кто есть кто» будущих американских военачальников; всем им Маршалл оказал поддержку. Среди них были знаменитые американские генералы Второй мировой войны: Дуайт Дейвид Эйзенхауэр, верховный главнокомандующий экспедиционными силами союзников в Западной Европе; Джордж Смит Паттон, вероятно, самый одаренный американский генерал (немцам он, во всяком случае, внушал наибольшие опасения); Омар Нелсон Брэдли, однокашник Эйзенхауэра по училищу Вест-Пойнт и один из его самых доверенных и умелых сухопутных генералов; генерал Уолтер Беделл Смит, занимавший у Эйзенхауэра должность начальника штаба; адмирал Джозеф Лоутон Коллинз, командовавший флотом в День «Д» (корабельные орудия пробили в «Атлантическом вале» Гитлера такие бреши, сквозь которые смогли пройти тысячи солдат, грузовиков и танков); наконец, Мэтью Банкер Риджуэй, командир 82-й воздушно-десантной дивизии, десантировавшейся с самолетов во Франции. Все они — около 170 военачальников эпохи Второй мировой войны — начинали в Форт-Беннинге.

Только Форт-Беннинг мог сравниться со школой в Миезе по насыщенности будущими преобразователями мира. Птолемей Сотер, будущий полководец Александра, после его смерти основал в Египте династию Птолемеев (она существовала на протяжении тринадцати поколений и закончилась со смертью Клеопатры VII). Селевк I Никатор, другой полководец Александра, основал империю Селевкидов, которая более 150 лет владела значительной частью Азии — от Сирии до границ Индии. Пердикка, один из самых способных командиров, участвовал во всех походах Александра; именно ему, умирая, Александр передал перстень со своей печатью. Кроме них из школы вышло еще немало одаренных людей.

Как только Маршалл прибыл в Форт-Беннинг, он пригласил себе в заместители Джозефа Стилуэлла, с которым много лет служил в Китае (Стилуэлл возглавлял там американский контингент). Маршалл не случайно выбрал именно его. Стилуэлл, обладавший большим опытом борьбы с известным и неизвестным противником в китайских джунглях, организовал в густых сосновых лесах Джорджии тактические занятия, максимально приближенные к боевой обстановке и намеренно усложненные: телефонная связь не действует, посыльных непременно захватывают, разведданные скудны и противоречивы, карты неточны. Противник, со своей стороны, имеет целый ряд преимуществ — в численности, маневренности и способности неожиданно появляться в любом месте; его действия — с точки зрения «книжной» теории абсурдные и непрофессиональные — тем не менее неизменно эффективны.

«Приняв командование, Маршалл отказался от учебников, — пишет Барбара Тачмен, — в пользу практических занятий, где требовали не абстрактно-правильных ответов, а инициативы и находчивости». Служба под командованием генерала Першинга научила его ценить краткость и ясность приказов, отдаваемых на всех уровнях — от главного и дивизионного командования до штаба батальона. До Маршалла военное обучение подразумевало разработку детальных планов на основе точных и полных данных о противнике и местности, а от офицеров требовало неукоснительного следования сверхподробным приказам. Маршалл не только перенес акцент подготовки с теории на практику; он поручил инструкторам сосредоточиться на первых шести месяцах войны, когда ощущается недостаток людей и снабжения, а не на заключительной стадии, когда всего хватает. Маршалл реформировал военную подготовку американской армии: он стремился научить будущих офицеров самостоятельному мышлению и воспитать в них качества лидеров.

За две с лишним тысячи лет до Маршалла Аристотель хорошо понимал, что от способности Александра принимать самостоятельные решения зависят поражение и успех, жизнь и смерть. Быстрое и четкое мышление — это умение мгновенно оценить обстановку и сообразоваться с ней для достижения цели. Поэтому Аристотель, будучи «человеком факта», постоянно ставил Александру задачи с новыми данными и ситуациями, чтобы увидеть, как он формулирует, анализирует и решает проблемы на основе разрозненных и нередко противоречивых сведений. Он учил Александра вскрывать связь между фактами, разъяснял слабые пункты в логической аргументации и показывал, в каких вопросах нужна дополнительная информация, хотя она могла казаться чрезмерно обильной. Александр и другие воспитанники вскоре научились выявлять закономерности, экстраполировать их на незнакомые ситуации и доверять своей интуиции. Нобелевский лауреат психолог Герберт Саймон, много десятилетий изучавший механизм принятия решений, называет интуицию «аналитической способностью, оформившейся в привычку». Именно такой интуицией обладают шахматные гроссмейстеры: они умеют мгновенно оценить каждую из примерно 50 тысяч позиций, возможных на доске. Успехи Македонии, особенно военные, в значительной мере объясняются такими способностями Александра, которые воспитал в нем Аристотель.

Умение задавать вопросы

Нередко можно было увидеть такую сцену: Аристотель, сидя в тени дерева (как он привык в Афинах), задает ученикам различные вопросы. Иногда в его голосе звучат порицание и пренебрежение; временами он ставит вопрос чрезмерно кратко и прямо. Но обычно он говорит вдумчиво, неспешно, с ласкающими слух интонациями. Все эти нюансы зависят от того, как он формулирует вопрос и какой ответ хочет получить от аудитории. Александр внимательно изучал искусство задавать вопросы: построение фразы, интонационное выделение слов, расположение пауз.

Умение правильно задавать вопрос сослужило Александру неоценимую службу в походах. Собирая информацию и принимая решения, он вынужден был полагаться не только на своих людей, но и на тех, кого покорял. Он умел так сформулировать вопрос, чтобы по ответу понять, можно верить данному человеку или нет. И в некоторых случаях без колебаний доверял судьбу всей македонской армии пастуху, рыбаку или прорицателю, которых только что встретил. А в других случаях Александр спрашивал и переспрашивал вновь и вновь, поскольку подозревал, что его оценка ситуации не согласуется с реальностью.

Аристотель, интересовавшийся биологией и ботаникой, посвящал все свободное время описанию и классификации различных видов растений и животных. Эти же классификационные методы он применил при исследовании интеллекта. Аристотель систематизировал вопросы, которые задают люди, и привил своим ученикам умение правильно формулировать их, — выдерживая должный тон, построение и последовательность, а также надлежащее количество пауз для создания убедительности, — а это играло не меньшую роль, чем содержание.

Покойный К. Роланд Кристенсен, профессор Гарвардской школы бизнеса — сделавший для преподавания бизнеса, в частности для внедрения методики анализа конкретных ситуаций, примерно столько же, сколько Аристотель для преподавания философии и практической политики, — однажды заметил, что существует всего шесть или восемь базовых типов вопросов, с помощью которых преподаватель помогает студентам в полной мере оценить сложность разбираемой ситуации. У этих шести или восьми типов есть, конечно, несколько десятков разновидностей, но на высоком уровне абстракции все сводится к нескольким широким типам вопросов.

Самые важные из них касаются информации, интерпретации, пределов проблемы или же формулируются просто как гипотезы. Кристенсен спрашивал у преподавателей бизнеса, которых консультировал: «Когда вы персонализируете вопросы? Когда понижаете уровень абстракции? Какие вопросы больше подходят для начальной стадии занятия, а какие — для заключительной? В чем особенность первого вопроса к аудитории?». Кристенсен описал даже методику выслушивания ответов во время занятий: как, в частности, различать реакцию на содержательную сторону вопроса, в отличие от эмоциональной. Наконец, считал Кристенсен, преподаватель должен обращать внимание на стилистику собственных ответов: «Когда вы говорите „г-мм«? Когда вы что-то пишете на доске? Когда вы перефразируете слова студента?».

Атмосфера иронии

Гетайры действовали в рискованных ситуациях. Готовность идти на риск считалась важной чертой характера, и в Миезе ее специально воспитывали у будущего поколения македонских лидеров. Главным условием была свободная атмосфера, поощрявшая критическое отношение к авторитетам и идеям. Она полностью устраивала Аристотеля. Когда Аристотель приехал в Афины и поступил в Академию Платона, он, будучи иноземцем, чувствовал себя стесненно, поскольку не всегда мог открыто высказать свое мнение. Хотя прошло уже около тридцати лет с тех пор, как Сократ по приговору афинян выпил чашу с ядом (это случилось в 399 году до н. э.), философы (особенно иноземцы, вроде Аристотеля) остерегались пропагандировать свои взгляды. Неудивительно, что Аристотель, который всегда был прагматиком, во многих случаях предпочитал промолчать.

Аристотель всеми способами внушал Александру и другим ученикам, что критиковать можно всех и все и что люди, чье мнение отличается от мнения большинства, должны иметь соответствующие гарантии безопасности. Вне критики не остается ни один человек, какое бы положение он ни занимал, — даже сам царь, который был для гетайров первым среди равных и повелевал не столько в силу божественного происхождения, сколько благодаря своему уму и авторитету. Хотя критические высказывания юных учеников могли быть легковесными или откровенно пристрастными, поддержание атмосферы свободы и открытости считалось в Миезе важнейшим педагогическим элементом.

Огромное значение имела так называемая сократовская ирония — прием, когда какая-то фраза или высказывание строились на притворном незнании или отрицании. Ученики глубоко изучали грече скую литературу, причем не только «Илиаду» и «Одиссею» Гомера, но и произведения крупнейших трагиков и комедиографов — Еврипида, Софокла и Аристофана, а также лирического поэта Пиндара. По этому их общение весьма часто происходило в духе иронических интермедий.

Фразы и крылатые слова великих авторов были для гетайров удобным средством выразить свое мнение о ком-то или друг о друге так, чтобы другие присутствующие не могли этого понять. Например, однажды Александр, желая скрыто намекнуть на насильственную смерть своего отца Филиппа, его последней жены Клеопатры и ее дяди Аттала, процитировал известную строку из «Медеи» Еврипида: «Чтобы отца, и дочь, и мужа с нею…» ****. А когда на царском пиру племянник Аристотеля Каллисфен, официальный историк македонской армии, принялся восхвалять македонян, Александр произнес слова из «Вакханок» Еврипида: «Когда умен оратор, и предмет / Искусно выбран им, не диво речью / Ему пленить сердца…» *****, давая понять Каллисфену, что истинную силу своего красноречия тот мог бы продемонстрировать в критике. Воспитанники Миезы настолько сроднились с греческой классикой, что даже в своих поступках сознательно или бессознательно подражали героям великих произведений. Александр, например, взяв Газу в Палестине, привязал правителя города за ноги к своей колеснице и приказал волочить по городу, пока не умрет, — похожим образом, как описано в конце «Илиады», Ахилл поступил с Гектором.

Судьба, от которой не ушел Аристотель

«Того, кто возомнил себя судьей в сфере истины и знания, — сказал Альберт Эйнштейн, — ниспровергает смех богов». Аристотель всеми силами стремился не выступать конечным арбитром в вопросах истины и знания; он всегда был исполнен решимости не дать богам повода для насмешек.

Александр, разумеется, в полной мере пользовался возможностью свободной критики и порой возражал даже Аристотелю. «Государство» Платона, которое тогда только что приобрело известность, до сих пор остается — наряду с «Политикой» Аристотеля — одним из самых значительных сочинений по политической философии. Платон описывает три реально существовавших типа государства, но главное внимание уделяет утопическому государству, где, как он считал, будут править цари-философы. Это государство возникнет в результате революции. В Миезе Аристотель сформулировал свои возражения против концепции Платона. В первую очередь его не устраивали революционные преобразования, введение общественной собственности вместо частной и способы концентрации власти в руках элиты. Александр тоже критически относился к платоновской утопии. Но, как свидетельствуют факты, его собственная политическая философия заметно отличалась и от концепции Аристотеля.

Подобно университетским студентам, которых профессора нередко знакомят с первыми набросками своих будущих книг, Александр и гетайры, несомненно, были таким «пробным камнем» для Аристотеля. Вполне возможно, уже на этих занятиях Александр критически оценивал идеи Аристотеля. Александр признавал значимость разных культур, а не только какой-либо одной. Поэтому он наверняка возражал утверж дениям Аристотеля о превосходстве греческой культуры и цивилизации и неполноправном положении женщин в обществе. Как мы увидим, вся жизнь Александра будет посвящена реализации идей, прямо противоположных мнению Аристотеля, — по крайней мере, в этом отношении.

Под конец походов Александра его поначалу восхищенное отношение к Аристотелю изменилось. Александр был крайне недоволен племянником Аристотеля Каллисфеном, который порицал насаждение персидских обычаев при дворе. Александр приказал казнить Каллисфена, а вину за поведение племянника возложил на Аристотеля. Между тем до этих событий он при каждой возможности посылал письма бывшему наставнику, который подарил ему свой экземпляр «Илиады» (Александр читал его перед сном и клал под подушку).

Между учеником и учителем произошел неизбежный разрыв. Хотя Александр, занятый индийским походом, и не стал наказывать Аристотеля, тот совершенно разочаровался в своем воспитаннике и, как сообщают, говорил, что созданную Александром обстановку никто по доброй воле не стал бы выносить. К несчастью для Аристотеля, ему припомнили долговременные отношения с Александром уже после смерти последнего. Во время краткого периода антимакедонских восстаний в Греции Аристотель был вынужден бежать из Афин в родную Стагиру, где через два года и умер в возрасте 62 лет******. Его достижения во многом предопределили ход интеллектуальных исканий в последующие два тысячелетия.

За те три года, что Александр учился у Аристотеля, в Миезе фактиче ски сложилось сообщество руководителей-аристократов, и в интеллектуальном, и в физическом отношении готовых править миром. Самое важное — под руководством Аристотеля Александр стал воспринимать мир широко и целостно; это умение он не смог бы приобрести ни в какой другой школе того времени. Миеза не только давала образование, но и воспитывала дух товарищества. Свободное времяпрепровождение значило не меньше, чем плановые занятия, поскольку способствовало формированию мини-социума. Прочные и хорошие отношения между питомцами школы были почти столь же важны, как содержание усвоенных ими предметов. Вскоре им предстояло служить Александру — стать его соратниками, командирами, телохранителями, доверенными лицами.

КЛЮЧЕВЫЕ ТЕМЫ

1. Умение мыслить

Применив сократовский метод, Аристотель научил Александра и гетайров выявлять значимые факты и закономерности в безбрежном море сведений, творчески синтезировать их в целостную картину и на ее основе решать насущную проблему.

2. Значение нравственного воспитания

Побуждая продумывать моральные последствия решений, Аристотель раз за разом предлагал ученикам оценивать свои действия по нравственному критерию, которым должны руководствоваться будущие строители империй, полководцы и политические лидеры.

3. Уроки для строителей империй

В Миезе группа одаренных воспитанников училась принимать решения, которые позволят им не только завоевать весь известный тогда мир, но и использовать полученные навыки для создания великих империй: Птолемеев — в Египте и Селевкидов — в Азии.

4. Культура риска

Развивая в себе такие качества, как аналитическое мышление, самокритичность и интеллектуальная честность, в обстановке, где все было открыто для сомнения, ученики Аристотеля выработали умение критически мыслить и идти на риск.

5. Искусство правильно задавать вопросы

Аристотель разработал типологию вопросов, с помощью которых будущие командиры и лидеры могли сопоставлять сведения и получать новую информацию, причем именно ту, которая была необходима. Преподавателей Гарвардской школы бизнеса учили, что искусство правильно задавать вопросы во многих случаях является самым важным элементом управленческой деятельности.

Фрагмент книги Парта Боуза "Стратегическое искусство Александра Македонского" любезно предоставлен издательством "Олимп-Бизнес".

* Обюссон (Aubusson) — небольшой город в Центральной Франции, с XV века славится коврами и гобеленами.
** Илиада VI, 480, перевод Н.И.Гнедича.

*** От греч. peripatein — «гулять», «прохаживаться».

**** Медея, 375, перевод И.Анненского. Цит. по: Еврипид. Трагедии. М., 1999, т.1. с.78.

***** Вакханки, 266, перевод И.Анненского. Цит. по: Еврипид. Трагедии. М., 1999, т.2. с.397.

****** В настоящее время принято считать, что Аристотель покинул Афины в год смерти Александра (323 г. до н.э.) и умер в 322 г. до н.э. в г.Халкида на о.Эвбея.

@темы: Alexander, перенесено со старого дневника

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Александр Македонский / Детские годы (статья)

АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ
Ещё одна статья про Великого. Кто автор без понятия.
anc-greece.narod.ru/greki/alexandr.htm

Александр III Македонский
07.356 до н.э. - 13.6.323 до н.э.
отец - Филипп II Македонский

Александр Македонский. Детские годы

Двух женщин знал царевич в младенчестве. Властную и строгую Олимпиаду, оказавшуюся очень нежной матерью, и кормилицу Ланику, женщину знатного происхождения, ставшую подругой его детских игр. Она иногда приводила с собой малолетнего сына Протея или молодого и красивого брата Клита, служившего командиром всадников в войске Филиппа. Отца Александр видел не слишком часто: войны и походы постоянно удерживали царя вдали от дома. Это привело к тому, что мальчик привык смотреть на мир глазами матери.
Наступило время, когда Александр, подобно всем царским детям, должен был получить воспитание по всем правилам тогдашнего педагогического искусства. Движимая своей ревнивой любовью, Олимпиада настояла на том, чтобы руководил воспитанием мальчика непременно эпирец, и это поручили Леониду — одному из эпирских родственников Олимпиады. Этот грубоватый человек вполне оправдывал свое имя и пытался воспитывать царевича в духе древних спартанцев, без всякой мягкости и нежности. Он был далек от наук, и наукам обучали мальчика другие. Леонид не был ни учителем, ни гувернером, а взял на себя только руководство воспитанием. Он решил в первую очередь отучить ребенка от изнеженности, привитой ему матерью. Лучшим завтраком Леонид считал ночной поход, а ужином — скудный завтрак. Так как мать и кормилица постоянно старались подсунуть своему любимцу что-нибудь вкусное, то Леонид самолично обыскивал постель и ларцы своего воспитанника и отбирал спрятанные лакомства.
Леониду подчинялся гувернер Александра, некий Лисимах, грек незнатного происхождения. Он был родом из Акарнании. Леонид, вероятно, привез его из Эпира. Лисимах считал Александра Ахиллом, а себя — Фениксом. Здесь мы снова наблюдаем влияние Эпира: если предком Александра по отцу считался Геракл, то род матери велся от Ахилла. Во всем этом обнаруживается честолюбие Олимпиады. Лисимах оказался истинным другом своего воспитанника: к нему, матери и кормилице Александр сохранил любовь на всю жизнь.
Леонид считал, что наследник должен воспитываться вместе с другими мальчиками, родственниками царя и сыновьями придворной знати. Один из них, Леоннат, происходил из семьи дикой Евридики, горянки, отличавшейся гордой заносчивостью. Другой, Марсий, впоследствии ставший историком, был братом диадоха Антигона. Уже мальчиком он проявлял завидное прилежание. Упомянем также симпатичного Протея, который стал затем самым стойким выпивохой в войске Александра. Наконец, Гефестион, которого Александр уже тогда любил больше других и называл своим Патроклом. Мальчики вместе посещали школу и играли, конечно, в войну. Между ними иногда происходили драки, и здесь Александр одерживал свои первые победы. Именно в этих сражениях завоевывал он, вероятно, Олинф и Трою и даже, возможно, предвосхитил победу при Иссе.
Учителями Александра в большинстве случаев были, конечно, греки. Стоит упомянуть Филиска, предостерегавшего учеников от войн и насилия и восхвалявшего мирное служение на благо народа, Он излагал теорию о государстве благоденствия, соответствующую учению киников. Именно он впервые познакомил Александра с этим направлением философской мысли.
Слишком рано, на наш взгляд, к преподаванию был привлечен платоник Менехм: Александру в то время было не более десяти-двенадцати лет. Менехм должен был обучать мальчика геометрии, но, несомненно, преподавал также и числовую метафизику Платона, которая, по тогдашним понятиям, была высшей и последней ступенью мудрости.
Во время мусических празднеств мальчик часто восседал рядом со своим отцом. Иногда ему разрешалось исполнить какое-нибудь произведение. На этих праздниках Александр знакомился с приближенными отца — гетайрами и ксенами. Юноша больше всех любил ксена Демарата из Коринфа, происходившего, по-видимому, из рода Бакхиадов. Именно Демарат подарил ему впоследствии любимого коня — Буцефала. Не было для македонского юноши лучшего подарка, чем прекрасный конь. В это же время Александр познакомился с персом Артабазом, который был изгнан со своей родины и жил в Пелле. От него юноша получил первое представление о рыцарских обычаях древнего Ирана.
Мать, воспитатели, соученики, ученые, редкие встречи с отцом, придворные — все это составляло окружающий Александра мир. Но каким был сам мальчик? Чувствительный, легко возбудимый, он напоминал жеребенка благородных кровей, упрямо вырывающегося из-под узды. Воспитателям было с ним и легко и трудно. Тот, кто пытался приказывать Александру, считал его непокорным, упрямым, злым. Тот же, кто воздействовал на него добром, вызывал в нем интерес, добивался послушания, а иногда и обретал его любовь, ибо Александр был страстным человеком, склонным к любви и восхищению, так же как и к презрению и протесту. Его легко можно было склонить как к согласию, так и к отказу, вызвать в нем радость или гнев. Часто страсти так потрясали его, что переживания становились для него невыносимыми, но и в эти моменты в нем проявлялся великий, царский и поистине гордый дух. При всей его мягкости была у Александра железная воля, даже непреклонность и неумолимость. Вероятно, эти качества он унаследовал от матери.
Всякое желание выслужиться было ему глубоко чуждо. Александр не гонялся за спортивными лаврами, не стремился быть первым в мелочах. Со своим главным воспитателем, Леонидом, он постоянно вел войну — сперва из-за лакомств, которые давала ему мать, а позднее из-за денег. Александр слишком быстро растрачивал деньги, выдаваемые ему на содержание. Не то чтобы Александр бессмысленно их транжирил, но он любил делать подарки и одаривал своих друзей даже слишком по-царски.
У учителей он перенимал их знания и опыт, но по своим человеческим качествам был гораздо выше их. К тому же у него была своеобразная манера выражать свои претензии к учителям и задавать им вопросы. Преподавателям требовалось немало ума и сообразительности, чтобы тактично ему ответить, не теряя при этом чувства собственного достоинства. До нас дошла следующая история. Однажды Менехм не сумел как следует объяснить довольно сложный и запутанный раздел платоновской числовой метафизики. Александр потребовал, чтобы учитель коротко объяснил ему, о чем идет речь. Менехм нашел удачный выход. «В жизни,— сказал он,— бывает два разных пути: для царей—короче, для обычных смертных — длиннее. Но геометрия — исключение, она может указать только один путь, общий для всех». Это был поистине достойный и удачный ответ. Александр проявил прозорливость, почувствовав слабость учения платоников, в самой основе которого не было достаточно ясности и точности. Для царевича было характерно критическое отношение и к своим учителям, и к преподаваемым ими предметам. Он мог со свойственной ему страстностью увлекаться какой-нибудь наукой только в том случае, если, учителю удавалось пробудить в нем подлинный интерес.
Какие же фантазии обуревали мальчика, что интересовало его больше всего? Прежде всего это были подвиги его мифических предков, древние сказания и поэмы Гомера. Его волновала возможность повторить героические подвиги старины. Мы не знаем, куда заводила мальчика его фантазия, но известно, что он боялся, как бы отец не завершил всех завоеваний, не оставив ему места для его собственных. Однако наряду со склонностью к фантазии Александр трезво оценивал действительность. Однажды он так расспрашивал персидского посла о расстояниях между азиатскими городами, путях сообщения и взаимоотношениях правителей, что могло показаться: спрашивает не мальчик, а сам Филипп.
Так у Александра еще в детстве проявлялся характер будущего великого человека. Его романтические настроения уживались с трезвым рационализмом, потребность любви — с неумолимостью, воинственностью и склонностью к насилию. Однажды он схватил меч и приготовился тс бою лишь потому, что услышал военную песню великого Тимофея.

www.world-history.ru/persons_about/283/706.html

@темы: Alexander, перенесено со старого дневника

---

Alexander & Hephaistion | picture

Стащила некоторые картинки у ~Maria DeLarge~

Смотреть ещё

@темы: Alexander, перенесено со старого дневника

---

Александр — сын Зевса (статья из журнала "Вокруг света" (апрель, 2005))

Взойдя на трон Македонии в двадцать лет, Александр завоевал Персидскую империю в двадцать пять, часть Индии — в тридцать и умер в Вавилоне три года спустя. Его жизнь оказалась очень короткой: ее хватило на то, чтобы создать державу, величайшую из всех существовавших ранее.

Взращенный под Миезой

Об Александре Македонском известно много и мало. Можно вполне определенно проследить главные эпизоды его царствования и завоевания Востока, начиная с первой победы на реке Граник и оканчивая его смертью в Вавилоне. Но причины, побудившие его броситься в столь неслыханную авантюру, мечты и цели, двигавшие им в продолжение этой военной, политической и религиозной эпопеи, остаются во многом предметом догадок. К тому же информации из первых рук на этот счет не существует, и вся осведомленность, как известно, опирается в основном на греческие и латинские сочинения, составленные много веков спустя. Прежде всего — на исторические и географические труды Арриана, Плутарха, Курция Руфа, Диодора Сицилийского, Помпея Трога, Страбона и некоторых других авторов. Историю Александра Македонского современные исследователи реконструируют сложным путем исторической критики.

Далее...

Александр Македонский родился в июле 356 года до н. э. от брака македонского царя Филиппа и царицы Олимпиады. В Древней Греции все знатные, в особенности царские, роды претендовали на происхождение от богов или героев. Македонские цари вели свою родословную от Геракла — сына греческого бога Зевса от смертной женщины Алкмены. По материнской линии Александр Македонский мог считаться прямым потомком Ахилла, героя легендарной Троянской войны, воспетого Гомером.
Про мать Александра прежде всего известно то, что она принимала активное участие в существовавших тогда религиозных ритуалах. Плутарх об этом сообщает следующим образом: «Издревле все женщины той страны участвуют в орфических таинствах и оргиях в честь Диониса». В этой религиозной практике не было ничего необыкновенного. Однако Олимпиада, по его словам, «ревностнее других была привержена этим таинствам и неистовствовала совсем по-варварски; во время торжественных шествий она несла больших ручных змей, которые часто наводили страх на мужчин». Плутарх и другие писатели древности называют это причиной размолвки между Филиппом и Олимпиадой, приведшей к тому, что царь оставил царицу: «Однажды видели змея, который лежал, вытянувшись вдоль тела спящей Олимпиады. Говорят, что это больше, чем что-либо другое, охладило влечение и любовь Филиппа к жене, и он стал реже проводить с ней ночи, то ли потому, что боялся, как бы женщина его не околдовала или же не опоила, то ли считая, что она связана с высшим существом, и потому избегал близости с ней». В более приземленной формулировке последняя мысль могла прозвучать в виде вопроса о том, кто же является «настоящим» отцом Александра: царь Филипп или же скрывающееся в обличье змеи божество? Впоследствии Александр Македонский широко эксплуатировал эту выигрышную тему своего сверхъестественного происхождения. Якобы, провожая Александра в персидский поход, Олимпиада открыла сыну тайну его необычного рождения. Впрочем, есть и совсем другие свидетельства. Согласно им Олимпиада протестовала против утверждения, что родила не от мужа. Как пишет все тот же Плутарх, «Олимпиада опровергала эти толки и восклицала нередко: Когда же Александр перестанет оговаривать меня перед Герой?!» (Греческая богиня Гера, супруга Зевса, считалась покровительницей брака.) Если же эта легенда и имеет какие-то основания, то, скорее всего, они относятся к другому периоду жизни Олимпиады. Царь Филипп явно считал Александра своим сыном.

Самым необыкновенным фактом юности Александра был его учитель — величайший греческий философ Аристотель, приглашенный царем Филиппом. Как сообщает Плутарх, за обучение сына царь Филипп расплатился с Аристотелем прекрасным и достойным способом: «Филипп восстановил им же самим разрушенный город Стагиру, откуда Аристотель был родом, и возвратил туда бежавших или находившихся в рабстве граждан. Для занятий и бесед он отвел Аристотелю и Александру рощу около Миезы, посвященную нимфам». В этом замечательном факте угадывается не столько связанность Македонии с греческой культурой, сколько… желание такой связи. Страна македонских царей была наполовину варварской окраиной греческого мира — диким местом, пояснял Демосфен, где нельзя купить даже порядочного раба.

Свобода по-эллински

Наличие свободы — вот главное, что разнило греков и варваров. Аристотель и афинский оратор Исократ авторитетно утверждали, что «раб и варвар по своей природе — понятия тождественные», что подданные Персидской империи в отличие от граждан греческих государств «в душе низки и полны раболепного страха». «Стремясь унизить себя любым способом, они преклоняются перед смертным человеком», своим царем, чего заслуживают только боги. Идеал свободы подразумевал желанный для греков тип общественного устройства — коллективы граждан, самостоятельно решающих свою судьбу. Греческий мир не был одной страной и не стремился ею быть. Он складывался из множества вполне или относительно самостоятельных, небольших или совсем маленьких государств, которые могли соединиться перед лицом общего врага, например тех же персов. По факту такого объединения неизбежно ставился вопрос о том, кто же будет главным. Афины, Фивы или Спарта соглашались действовать во имя Греции, но не под чужим руководством.
Мотив обличения персидского деспотизма как полной противоположности греческой свободе не был случайным. Свои политические идеалы, равно как и мысль о единстве Эллады перед лицом персов, греки вынесли из Греко-персидских войн первой половины V века до н. э. Разрозненные в политическом отношении, непохожие во многом на других, греческие племена связывала память об общем прошлом. Центральная фигура воспоминания — история коалиции, панэллинского сплочения против врага на Востоке. Сама мысль о коалиции Европы против Азии навеяна, конечно же, «Илиадой». Повествование о Троянской войне воспринималось эллинами как история, а не как миф или художественный вымысел. На основании этого эпического текста они, по всей видимости, стремились понимать себя как один народ, единое целое. Но в еще большей степени их менталитет и самосознание формировали драматические и героические страницы истории нашествия на греческий мир персидского царя Ксеркса в 480 году до н. э., почти за полтораста лет до Александра Македонского. Из патриотического убеждения в моральной правоте и образцовом общественном устройстве эллинов в конце концов вытекали — едва ли справедливые — соображения о непрочности персидского государства и легкости завоевания Персии. С середины IV века до н. э. идею завоевательного похода на Восток развивали многие греческие писатели. Возможность прибрать к рукам чужое у них соединялась с долгом отмщения историческому врагу за пепел сожженных городов и поруганные святыни Эллады.
Война с персами казалась им выходом из бесконечных войн самих же греков с греками. «Перенесем богатства Азии в Европу, а бедствия Эллады — в Азию», — обращался оратор Исократ к македонскому царю Филиппу, видя в нем потенциального лидера Греции, способного повести ее на Восток. Зато немало других греков расценивали стремительный рост македонского влияния как угрозу свободе. Демосфен обрушивал на Филиппа свои филиппики, ставшие нарицательным названием разоблачительных речей. После победы македонцев над союзными силами греческих городов во главе с Афинами, одержанной в 338 году до н. э. при Херонее, собравшийся в Коринфе общегреческий конгресс фактически подтвердил политическое верховенство Македонии в Греции. Конгресс объявил войну персам, назвав царя Филиппа вождем военного похода в Азию. Почти вся Эллада, за исключением Спарты, обещала пойти за ним. Возмездие персам стало одной из названных целей будущей войны, ее вполне официальной программой. Столь же прямо греки признавались и в собственном экспансионизме. Помимо отмщения за оскверненные и преданные огню греческие святыни общегреческая война против Персидского царства должна была присоединить к греческому миру азиатский берег Эгейского моря.

Не заслоняй мне Солнце

Летом 336 года до н. э. Филипп Македонский был сражен рукой убийцы посреди празднеств по случаю свадьбы дочери. В причастности к этому злодеянию, по сообщению греческого историка Арриана, Александр впоследствии обвинял персидского царя Дария: «Отец мой умер от руки заговорщиков, которых сплотили вы, о чем хвастаетесь всем в своих письмах». Этот факт, скорее всего, правдоподобен. Защита греческой свободы от Македонии щедро оплачивалась персами. Персидское участие в делах Эллады традиционно выражалось в финансировании нужных политических проектов. Вся вольнолюбивая Греция, до героя своей «антимакедонской партии» Демосфена включительно, звенела в карманах персидским серебром.
Историки древности и наших дней одинаково высоко ставят царя Филиппа. Сравнивая отца и сына, римский автор Помпей Трог находит такие слова: «Способы побеждать у того и другого были различны. Александр вел войну открыто. Филипп пользовался военными хитростями. Он радовался, если ему удавалось обмануть врагов. Александр — если удавалось разбить их в открытом бою… Благодаря этим чертам характера отец заложил основы мировой державы, а сын закончил дело».
Смерть Филиппа, казалось, обнаружила непрочность возведенной им политической конструкции. Но уже в первые месяцы царствования юный македонский царь Александр стремительно и жестоко подавил вспыхнувшее с новой силой сопротивление греков и подвластных Македонии фракийских и иллирийских племен. Потрясением для Греции стало известие о взятии и разрушении могущественных Фив в 335 году до н. э. Население города было продано в рабство. Примечательное исключение Александр сделал для потомков поэта Пиндара. Остальным — нетронутым — урока на время хватило: например, устрашенные судьбой Фив Афины вымолили себе прощение. Такие военные акции Александра были только приготовлением к большому походу, который намечался против Персидского царства.
К этому времени принадлежит и знаменитая сцена с Диогеном, пересказанная бессчетное число раз множеством писателей. После энергичных военных мер македонского царя, вернувших ему влияние в Греции и ожививших планы войны в Азии, многие известные люди поспешили засвидетельствовать ему свое почтение. Будучи недалеко от Коринфа, Александр Македонский предполагал, что так же поступит и философ Диоген. Но, не дождавшись знаков внимания, царь сам отправился к философу. Диоген лежал и грелся на солнце. Поздоровавшись, царь спросил Диогена, нет ли у него какой-нибудь просьбы. «Отступи чуть в сторону, — ответил тот, — не заслоняй мне солнце».

Начало триумфального шествия

Говоря о причинах похода Александра против персов, историк Арриан цитирует письмо Александра к персидскому царю Дарию: «Ваши предки вторглись в Македонию и остальную Элладу и наделали нам много зла, хотя и не видели от нас никакой обиды. Я, предводитель эллинов, вступил в Азию, желая наказать персов». Строго говоря, большая часть Греции царя Македонии об этом не просила.
Весной 334 года до н. э. по мосту, наведенному из составленных борт к борту кораблей и плотов, Александр во главе сорокатысячной армии перешел через Геллеспонт (теперь пролив Дарданеллы) в Азию. Первым делом оттуда он поспешил в Трою, с которой для греческого мира было связано так много. Здесь он принес жертву Афине, а также почтил могилу Ахилла. Умастив тело, он состязался с друзьями в беге вокруг памятника. Как пишут Арриан и Плутарх, возлагая венок на могилу Ахилла, Александр провозгласил его счастливым, потому что о его славе возвестил на будущие времена такой поэт, как Гомер. Символизм этого жеста вполне понятен. Александр Македонский воздал положенную честь своему легендарному предку, который явно был для него еще и образцом для подражания. Но это означало еще и другое. Македонский царь обращался к исторической памяти греков, используя гомеровский эпос о Троянской войне в качестве примера единения сил греческого мира для войны в Азии. Военные силы греческих городов, кажется, не были Александру большим подспорьем. Он ждал от греков, чтобы они хотя бы не выступали на стороне персов.
В мае 334 года до н. э. на реке Граник Александр встретился с персидской армией, пришедшей его остановить. Победа македонцев была полной. После Граника македонский царь отправил в Афины 300 комплектов персидского военного снаряжения и посвятил их Афине Палладе. Надпись повелел он сделать такую: «Александр, сын Филиппа, и все эллины, кроме спартанцев, взяли от варваров, обитающих в Азии». В действительности при Гранике и в следующих сражениях греческие наемники составляли наилучшую часть персидской пехоты. Афинское посольство напрасно просило царя Александра отпустить афинян, взятых в плен при Гранике. Наемников врага македонский царь предполагал сгноить в рудниках.
В продолжение следующего года военных действий македонская армия овладела западным и южным побережьями Малой Азии (современная территория Турции) и укрепилась в важных стратегических пунктах в глубине полуострова. Следующее большое сражение, на этот раз с главными и наилучшими силами персов во главе с самим персидским царем Дарием, произошло на границе Киликии и Сирии у города Исса в ноябре 333 года до н. э. Сгрудившаяся в тесной долине персидская армия не сумела воспользоваться своим численным превосходством. Вторая битва — вторая победа. Царь Дарий бежал в Месопотамию, бросив войско, сокровища, мать, жену и детей. Это поражение персов имело огромный политический и моральный резонанс. Тем не менее военное положение македонцев не было блестящим ни в Греции, где персидский флот и персидские деньги отвоевывали потерянное, ни в Малой Азии, куда отступила значительная часть персов после Иссы. Не заботясь о персах, успешно действующих у себя в тылу, после битвы при Иссе Александр предпочел повернуть свою армию на юг, желая подчинить богатые торговые города Финикии. Это был ход конем. Финикийский флот являлся сильнейшим во всем Восточном Средиземноморье, и именно финикийские корабли составляли основу неодолимой силы персов на море. Военный успех в Финикии должен был лишить персов флота. Большинство ее городов покорилось македонцам по первому их требованию.
Крупнейший и наилучшим образом укрепленный финикийский город Тир (ныне Сур) оказал царю Александру самое отчаянное и длительное сопротивление. Власти Тира поначалу также соглашались подчиниться. Но их условием было то, что Александр Македонский не войдет в городские стены. На горе жителей города царь принимал за Геракла местное божество Мелькарта, святилище которого помещалось в городском центре. Он не мог отступиться от того, кого считал своим предком, и не взять Тир силой. По словам Арриана и Плутарха, во время осады Александр увидел во сне, как Геракл протягивает ему со стен руку и зовет его к себе. Впрочем, в другой раз сон Александра был, скорее, эротического свойства. Ему приснился сатир, который издали заигрывал с ним, но увертывался и убегал, когда царь пытался его схватить, и дал себя поймать лишь после долгой погони и уговоров. Жители же Тира подозревали в измене не своего Мелькарта-Геракла: «В то же время многим жителям Тира приснилось, — пишет Плутарх дальше, — будто Аполлон сказал, что он перейдет к Александру, так как ему не нравится то, что происходит в городе. Тогда, словно человека, пойманного с поличным при попытке перебежать к врагу, тирийцы опутали огромную статую бога веревками и пригвоздили ее к цоколю, обзывая Аполлона «александристом». Островное положение делало город неуязвимым. Македонскому царю пришлось засыпать море, соединив остров с материком. Жители взятого штурмом Тира, как до того Фив, были проданы в рабство.

Настоящий полубог

Из покорившейся Финикии Александр устремился в Египет, где основал город Александрию. Другим особенным событием его египетского «тура» стало рискованное путешествие через пески ливийской пустыни в оазис Сива к жрецам египетского бога Амона-Ра, которого греки уподобляли своему Зевсу. Арриан представляет дело так: Александра охватило желание отправиться к Амону в Ливию, поскольку говорили, что предсказания Амона сбываются в точности и что именно он давал предсказания Персею и Гераклу. Поскольку Александр стремился подражать этим героям и вдобавок происходил из рода обоих, он возводил свое происхождение к Амону, как возводят мифы происхождения Геракла и Персея к Зевсу. Итак, царь «отправился к Амону, рассчитывая, что он в точности узнает о том, что его касается, или по крайней мере сможет сказать, что узнал». Что именно сказало ему божество устами собственных жрецов, точно не известно. Якобы оно подтвердило божественное происхождение македонского царя. Плутарх в своем жизнеописании Александра дает курьезную интерпретацию этого эпизода. Согласно Плутарху, египетский жрец, приветствовавший Александра Македонского, желал сказать ему по-гречески «пайдион» («дитя»), но по причине дурного произношения вышло «пай Диос» («сын Зевса»). Вполне этим довольный, македонский царь будто бы немедленно удалился. Вовсе не обязательно принимать этот рассказ за чистую монету. В нем скорее угадывается скепсис, с которым на желание Александра сравняться с богами смотрели греки. В Египте таких сомнений возникнуть не могло. Как новый египетский фараон, Александр считался братом и сыном богов на самом законном основании.
Не принимая мирных предложений, из Египта завоеватель наконец двинулся за Евфрат, желая встретиться со своим врагом в решающей схватке. Чтобы подготовиться к ней самым наилучшим образом, у персидского царя Дария, или, как более точно звучал его титул, «царя царей», было и время, и возможности. Войска, стянутые со всех концов его необъятной империи, возможно, отличались разной боеспособностью. Но среди них были действительно отличные воинские части, в том числе тяжелая бактрийская конница, индийские слоны и… греческие наемники. Спустя несколько веков римский историк, автор «Истории Александра Великого» Курций Руф описывает двести персидских колесниц с нескрываемым ужасом: «Копья с железными наконечниками выступали впереди дышла. С обеих сторон хомута было по три меча и еще множество копий. Кроме того, к ступице колес крепились косы, которые должны были разрубать все, что встречается на пути». Около деревни Гавгамелы, недалеко от города Арбелы в Месопотами, персидские военачальники нашли поле для будущей битвы, не походившее на теснину Иссы, где персы так нелепо передавили сами себя. Для лучшего маневра своей конницы, на которую персы особенно полагались, они даже срыли холмы. В октябре 331 года до н. э. армия Александра, безусловно, меньшая по численности, расположилась на позиции, приготовленной для нее персами. Все это чересчур походило на страшный капкан, обещавший истребить македонцев. Парменион, военачальник македонского царя, отчаянно советовал ему атаковать персов ночью. Александр Македонский, по преданию, ему ответил, что «не крадет побед». Накануне битвы он так спокойно спал, что его пришлось будить, когда войско уже начинало строиться. Ожидая ночной атаки македонцев, персы простояли в боевом строю всю ночь. Затем у персов все пошло не так, подготовленные атаки не получались, сражение развалилось на несколько схваток, шедших с переменным успехом. Дарий снова раньше времени посчитал, что все погибло, и бежал, так что македонцам оставалось добить разрозненные персидские отряды.
Дарий вновь ускользнул. Но поверженная Персидская империя лежала у ног македонца. Он беспрепятственно вошел в пять ее столиц в Месопотамии, Персиде и Мидии — Вавилон, Сузы, Пасаргады, Персеполь и Экбатаны, и баснословные сокровища попали в его руки. Многое в этом триумфальном шествии теперь было новым.
В определенном смысле оно представлялось логическим окончанием греко-персидских войн. Плутарх пересказывает историю о старике, плакавшем от счастья при виде Александра, восседающего на троне некогда столь грозных персидских царей. «Какой великой радости, — по преданию, говорил он, заливаясь блаженными слезами, — лишились те из греков, кто умер, так и не узрев такого». Из Суз Александр отослал обратно в Афины символический трофей персидского царя Ксеркса — скульптурную группу «тираноубийц» Гармодия и Аристогитона, борцов за афинскую демократию, одно из самых прославленных произведений раннего классического искусства. Пир в Персеполе окончился сожжением царского дворца, которое, в глазах хмельной компании, символизировало месть оскорбленной Греции. Об этом пьяном поджоге древние авторы сообщают по-разному. Впрочем, рассказ Плутарха снова обстоятельнее и интереснее других. Якобы инициатива принадлежала особе вполне легкомысленного поведения, по-гречески — гетере. «В общем веселье, — рассказывает он, — вместе со своими возлюбленными принимали участие и женщины. Среди них особенно выделялась Таида, родом из Аттики, подруга будущего царя Птолемея. То умно прославляя Александра, то подшучивая над ним, она, во власти хмеля, решилась произнести слова, вполне соответствующие нравам и обычаям ее родины, но слишком возвышенные для нее самой. Таида сказала, что в этот день, глумясь над надменными чертогами персидских царей, она чувствует себя вознагражденной за все лишения, испытанные ею в скитанииях по Азии. Но еще приятнее было бы для нее теперь же с веселой гурьбой пирующих пойти и собственной рукой на глазах у царя поджечь дворец Ксеркса, предавшего Афины губительному огню. Пусть говорят люди, что женщины, сопровождавшие Александра, сумели отомстить персам за Грецию лучше, чем знаменитые предводители войска и флота. Слова эти были встречены гулом одобрения и громкими рукоплесканиями. Побуждаемый упорными настояниями друзей, Александр вскочил с места и с венком на голове и с факелом в руке пошел впереди всех. Последовавшие за ним шумной толпой окружили царский дворец, сюда же с великой радостью сбежались, неся в руках факелы, и другие македонцы, узнавшие о происшедшем».
Впоследствии Александр высказывал сожаления по поводу случившегося. В самом деле, после Гавгамел он обнаруживал все большую склонность щадить завоеванные края, позволял сатрапам персидского царя оставаться на своих местах, демонстрировал уважение к местным богам и даже истории Персидского царства. В Экбатанах, последней из завоеванных персидских столиц, Александр отпустил домой греческих союзников и фессалийскую конницу. Это должно было означать, что общегреческий поход против Персидского царства, провозглашенный в Коринфе, успешно окончен и все дальнейшее остается делом одной Македонии и ее царя. Желающие быть с ним греки теперь сделались его наемниками. Считая себя законным преемником персидских царей, Александр преследовал несчастного Дария. Но когда остававшиеся с Дарием сатрапы расправились с ним, македонский царь взял на себя труд отомстить за его смерть.
Новая и непонятная для многих роль, которую брал на себя завоеватель, требовала от него нахождения общего языка с персидской знатью, сохранения в некотором преображенном виде административного скелета своей новой и неведомой державы, определенного усвоения политической идеологии Персидского царства, находившей, в частности, выражение в дворцовом этикете. К нескрываемому ужасу и нарастающему возмущению греков и македонцев завоеватель попытался распространить на них персидский порядок обращения к царю, который подразумевал буквальное поклонение ему, несовместимое с греческими понятиями о свободе и достоинстве. Больше, чем что бы то ни было, эта болезненная тема вела Александра к столкновению с ревнителями традиций царской власти в среде его непосредственного окружения, составленного из македонской аристократии.
Сцена убийства Клита стала эмоциональной кульминацией конфликта царя со своими ближайшими соратниками. Клит — друг детства Александра, брат его кормилицы, командир царской илы — отборного отряда македонской конницы, приносящей царю его победы. Если следовать Арриану, Клит находит примечательную форму противодействия наступающей «тирании» Александра Македонского. На одном из пиров Клит вступается за древних героев, оспаривая единоличный характер подвигов Александра. Не в силах больше слушать, как придворные льстецы принижают Геракла и Диоскуров, превознося македонского царя как первого среди полубогов, Клит смело и страстно заявляет, что подвиги Александра совершены всеми македонцами. Его пробовали утихомирить, но он не унимался и требовал, чтобы Александр при всех сказал то, что думает. Наконец, его вытолкали из пиршественной залы. Клит вернулся через другие двери. Протягивая руку, Клит кричал Александру: «Вот эта самая рука спасла тебе жизнь» (такое действительно было в сражении при Гранике). Выхватив копье у стражника, Александр Македонский убил его.

Здесь остановился Александр

Неожиданно тяжело давшееся завоевание Бактрии и Согдианы (приблизительно территории теперешнего Афганистана и Средней Азии) сначала было связано с тем, что бактрийский сатрап Бесс попытался провозгласить себя новым персидским «царем царей». Александр не считал это место вакантным. Но устранение Бесса не стало окончанием войны. Уцелевшие сатрапы и местная знать, пользуясь крахом державы персидских царей и рассчитывая на труднодоступность своих областей, думали сохранить независимость. Такая война по мере упорства и взаимного ожесточения сторон уже не походила на прежнюю. Женитьба македонского царя на дочери одного из бактрийских князьков Роксане была способом привязать местную знать к своему царствованию.
Только по прошествии двух лет, добившись определенного успеха в умиротворении Согдианы, Александр смог приступить к исполнению другого амбициозного замысла. Весной 327 года до н. э. армия Александра Македонского, в рядах которой греки и македонцы, впрочем, уже давно составляли лишь малую часть, двинулась в Индию. В этом походе самая значительная победа была одержана летом следующего года над индийским царем Пором, могущественное царство которого располагалось к востоку от среднего течения Инда. Военный успех, доставшийся большой кровью, открывал, казалось, дорогу в долину Ганга. Утомленное битвами, измученное непривычным климатом, неизвестностью о противнике, войско отказалось продолжать поход. Нечто подобное уже случалось прежде, и Александр знал, как поступить. Однако на этот раз силы и терпение его солдат действительно иссякли. Сколько он гневно ни удалялся в свою палатку, никто не являлся его уговаривать. «Не было ни одного солдата, из которого ему бы удалось вытянуть слово». Армия решительно и определенно отказалась видеть смысл в дальнем предприятии, и завоевателю пришлось уступить. Войско ликовало, «многие из воинов плакали, а другие подходили к царской палатке, призывая многочисленные благословения на Александра за то, что он согласился быть побежденным только ими». По преданию, двенадцать алтарей в честь богов Олимпа вокруг бронзовой колонны с надписью «Здесь остановился Александр» были воздвигнуты на месте окончания похода. Впрочем, отступление Александра вниз по течению реки Инд все еще было завоеванием. На обратном пути он погубил половину своей армии в пустыне Гедросии. Александр двинулся этой дорогой только потому, что слышал, что там не смогли пройти с армиями Семирамида и Кир. Возвращение из индийского похода окончилось чем-то вроде карнавального парада в честь бога Диониса. Греческий миф называл бога Диониса первым завоевателем Индии. Плутарх о шествии Александра сообщает так: «Восстановив свои силы, македонцы семь дней веселой процессией шествовали через Карманию. Восьмерка коней медленно везла властелина, который беспрерывно, днем и ночью, пировал с ближайшими друзьями, восседая на своего рода сцене, утвержденной на высоком, отовсюду видном помосте. Затем следовало множество колесниц, защищенных от солнечных лучей пурпурными и пестрыми коврами или же зелеными, постоянно свежими ветвями, на этих колесницах сидели остальные друзья и полководцы, украшенные венками и весело пирующие. Нигде не было видно ни щитов, ни шлемов, ни копий, на всем пути воины чашами, кружками, кубками черпали вино из пифосов и кратеров и пили за здоровье друг друга, одни при этом продолжали идти вперед, другие падали наземь. Повсюду раздавались звуки свирелей и флейт, звенели песни, слышались вакхические восклицания женщин. В течение всего этого беспорядочного перехода царило такое необузданное веселье, будто сам Дионис присутствовал тут же и участвовал в этом радостном шествии».
Александру Македонскому оставалось еще два года жизни. Он вернулся в Вавилон не затем, чтобы сидеть сложа руки. По прошествии нескольких лет, проведенных им в дальних краях, он нашел управление совершенно расстроенным. Фактически первой его задачей было взять под контроль области, попавшие в руки лиц, беспардонно злоупотреблявших властью, и навести там порядок.
Убежденный в своей божественной миссии, за год до смерти Александр потребовал от городов Греции учреждения для себя божественных почестей. В письме царя, отправленном из Суз весной 324 года, содержалась ссылка на пример Геракла, его отдаленного предка и, как упоминалось выше, сводного брата. Как Геракл, Александр победил всех и дошел до края света. Потому царь Александр потребовал себе храмов, статуй и жертвенников, как сыну высшего божества. Публичное почитание Александра города Эллады вводили у себя по принуждению. «Этот юнец жаждет алтарей. Так пусть ему их воздвигнут. Какие пустяки!» — язвил оратор Демосфен.
Александр упрекал греков за то, что они не дали ему завоевать Индию. Чувствуя себя призванным превзойти Геракла и Диониса, он не мог расстаться с мыслью дойти до края земли. Человек — герой — может уподобиться бессмертным богам, когда совершит нечто выходящее за пределы человеческих возможностей. Александр планировал для себя новый подвиг. Его замыслом было покорить Аравию, Африку и, обогнув ее, вплыть в Средиземное море через Геркулесовы столбы. Неожиданная болезнь и смерть македонского царя 10 июня 323 года вызвали кривотолки, однако они, вероятнее всего, не были связаны с отравлением и имели естественные причины.

Посреди своего времени

До конца античности на Александра Македонского смотрели, скорее, не доброжелательно. К примеру, в глазах римских стоиков македонский царь — псих и кровопийца, карикатура на героя, больной и несчастный человек с болезненным воображением, измучивший себя и еще больше окружающих, не умеющий владеть собой и своими желаниями и умерший от невоздержанности, став жертвой собственных крайностей. Римский философ Сенека по этому поводу высказался так: «Несчастного Александра гнала и посылала в неведомые земли безумная страсть к опустошению. Или, по-твоему, здрав умом тот, кто начал с разгрома Греции, где сам был воспитан? Кто отнял у каждого города то, что там было лучшего, заставив Спарту рабствовать, Афины — молчать? Кто, не довольствуясь поражением многих государств, либо побежденных, либо купленных Филиппом, стал опрокидывать другие в других местах, неся оружие по всему свету? Чья жестокость нигде не остановилась, уставши, — наподобие диких зверей, загрызающих больше добычи, чем требует голод? Уже множество царств он слил в одно; уже греки и персы боятся одного и того же; уже носят ярмо племена, свободные даже от власти Дария, а он идет дальше океана, дальше солнца, негодует, что нельзя нести победу по следам Геракла и Диониса еще дальше, он готов творить насилие над самой природой. Он не то что хочет идти, но не может стоять, как брошенные в пропасть тяжести, которые не могут остановиться в своем падении, пока не упадут на самое дно».
В определенном смысле психологический портрет Александра Македонского не выглядит большой загадкой. Аристократическое самосознание, построенное на памяти о дальнем родстве с богами и героями, нацеливало личность на стяжение славы. Вдруг оказавшись на троне мировой державы, он так и не сумел расстаться с кругозором и замашками мелкого греческого царька, до смерти измученного чувством собственной малости. Желание встать вровень с богами и героями — как нормальная этическая позиция знатного грека, не равняющего себя ни с кем еще, — было наследием греческой старины и знаком архаического вкуса. Посреди своего времени Александр, должно быть, действительно походил на пришельца из легендарных времен Троянской войны. Между тем греческий мир не мыслил себя в качестве подмостков для славы своих героев. Греки любили предания о Персее и Геракле. Но совсем не желали того, что кто-то перенесет их в такую сказку. Политическая разрозненность понималась многими как нормальное, правильное основание общественной жизни, суть их свободы. Так что в глазах огромной части греков царь Александр оставался самовластным тираном. Его заслуги оспаривали. Его презирали, боялись и не любили.

Игорь Дубровский
www.vokrugsveta.ru/vs/article/673/

@темы: Alexander, в любимчиках, перенесено со старого дневника

---

Начинаем заново)

@темы: таргариены, ПЛиО, игра прстолов, Targaryen`s & Co, в любимчиках